Огонь. Ясность. Правдивые повести - Страница 208

208

Быстро окинем взором мышиную возню мелкой шушеры: шпионов, доносчиков, провокаторов, — каждый из них дергает свою ниточку, плетет свою интригу. Лакуртинцы оказались в окружении, как в осажденном лагере, который не хочет сдаваться. Им говорят: «Вы мараете воинскую честь». Они отвечают: «Мы защищаем человеческое достоинство». Им говорят: «Вы нас предали. Вы изменники». Они отвечают: «Нет, нас предали. Мы жертвы обмана».

Я хочу, чтобы правильно поняли высокую принципиальность их пассивного сопротивления и тот глубокий перелом, который произошел в их сознании.

Русские солдаты колебались, спорили. Слова «русская революция» горели в их сердцах, но они не стали действовать как фанатики, поддавшись первому побуждению. У них не было никаких агрессивных намерений. Они проявляли полную бездеятельность и даже позволили противникам убивать их — точно так же, как несколькими годами позже индусы под влиянием учения Ганди подставили свои обнаженные тела под английские пулеметы, бомбы и штыки.

Основной пункт их требований гласил: мы имеем право распоряжаться собственной судьбой, так как революция произвела в России коренные преобразования. Наше обязательство не более как пустой звук: ведь те, кому мы его давали и кто нас обманул — наши прежние хозяева, — сметены мощным дыханием революции. Судьба наша должна измениться, раз перед нами открылась правда. Мы не желаем больше мириться с тем, что нас продали как убойный скот только потому, что Николай II жаждал заполучить Константинополь и поэтому нуждался во французских деньгах. Нам нет дела до того, что английский империализм желал сохранить господство над морями, а немецкий империализм мечтал сам овладеть ими. Нас не касается то, что Соединенные Штаты и прочие международные спекулянты хотели нажиться на этой войне. Мы не желаем больше принимать всерьез нелепое утверждение, что Германия Вильгельма II — единственная хищная страна среди ангельского хора других великих держав. Мы с полным правом требуем, чтобы расторгнули сделку, согласно которой продали наши души и тела, и возвратили бы нам свободу.

Офицеры же говорили иное: «Революция? Прекрасно! Да здравствует свобода! Но нужно продолжать войну во имя выгоды правительств Англии, Франции и Италии. Если вы откажетесь воевать, то вы, во-первых, трусы, во-вторых, своим отказом вы всадите нож в спину революции и, кроме того, французские пушки заставят вас образумиться».

Я уже упоминал, что, как все нормальные и разумные люди, желающие понять и исполнить свой истинный долг, русские солдаты долго спорили между собой. Спорили они и перед штурмом Бримона, но не потому, что ими владел страх, — они достаточно показали свою храбрость при наступлении, — а потому, что хотели действовать по велению долга. И, не имея опыта, не зная, на что решиться, они закончили свои споры словами: «Мы пойдем туда, куда нам прикажут идти офицеры, и будем делать то, что они нам прикажут». После чего они строем отправились на бойню.

А теперь вернемся в знакомые уже нам дворцы. Французские власти испугались бесстрашных мятежников, которые превратились в настоящих солдат революции. Ведь подобные примеры заразительны; во Франции уже в семнадцати воинских частях произошли бунты. Вооруженные массы людей начали понемногу понимать, что война ведется лишь в интересах капиталистов. Приходилось учитывать обстановку. И вот французские власти сказали русским властям: «Заберите к себе своих солдат или смирите их, а мы вам поможем». Но в Зимнем Керенский еще больше, чем французы, боится этих солдат, воодушевленных идеей. Этот «вождь» революции постоянно дрожал от страха перед революцией. Он и не подумал вернуть на родину революционеров. Сначала он вилял, по своему обыкновению, а затем вместо ответа послал сильные подкрепления 2-й бригаде, враждебно настроенной к 1-й бригаде.

Если бы можно было посмотреть на Ла-Куртин с самолета, то мы увидели бы, что лагерь со всех сторон окружен войсками, которыми командует генерал Беляев. Первый круг: три батальона, три пулеметных роты и четыре батареи — русские войска и французские пушки. Второй круг: французские войска — 19-й, 78-й, 82-й, 105-й линейные полки, кавалерия и артиллерия. 14 сентября — последний ультиматум генерала Беляева. Его отвергают. Эвакуируют гражданское население Ла-Куртина, — тут собираются произвести расправу, хорошо организованное убийство.

Вот тогда-то и происходил митинг осужденных на смерть, о котором я говорил в самом начале. Восстановим в памяти первые картины этой трагической эпопеи. Начинается бомбардировка, убиты два музыканта, затем падают еще восемь солдат. Ла-Куртин окружен траншеями, противник методично атакует одиннадцать тысяч человек, у которых нет средств для защиты и которые обрекли себя на смерть, но не предали своих идеалов. Пять дней продолжается бойня со всеми ее ужасами; причем, особенно отличались офицеры; они зверски убивали солдат, в припадке лютой ненависти приканчивали раненых. Сотни убитых, еще больше раненых, восемьсот человек исчезло бесследно. Из одиннадцати тысяч осталось немногим более восьми тысяч. Невозможно точно установить количество убитых, потому что их хоронили ночью, тайком и сровняли с землей могильные холмы. Еще и сегодня мы не знаем, не ходим ли мы в Ла-Куртине по могилам.

Оставшихся в живых арестовывают, заталкивают в плавучие тюрьмы — зловонные трюмы пароходов — и отправляют в Африку.

В это время русские воинские части были и в Салониках. Они пережили трагедию, подобную той, что выпала на долю их соотечественников во Франции. Но здесь причиной оказалась другая революция — настоящая. Октябрьская революция: та, что не просто опрокинула старый строй, но на развалинах старого мира начала строить новый. В Салониках солдаты тоже говорили: «Довольно нам повиноваться царистским приказаниям из Франции или ново-царистским из России. Мы не хотим обагрять свои руки в крови во славу золотого тельца, ради выгоды разного рода торговцев рабами. Наше место у себя дома, где мы должны участвовать в войне за полное освобождение». Они прошли через все муки ада. Их подвергали пыткам, они умирали от жажды, их убивали одного за другим, но они ни в чем не уступили, и те, кто выжил, встретились в Африке со своими мужественными братьями.

208