Огонь. Ясность. Правдивые повести - Страница 7

Писатель-коммунист утверждает: главный преступник нашего времени — фашизм. В рассказах о белом терроре в Румынии, Венгрии, Югославии — странах, где в предвоенные годы утверждались фашистские порядки, — говорится о пытках, которым подвергают революционеров. Один рассказ так и озаглавлен: «Какая пытка ужасней». Клетка — нечто вроде ящика для стенных часов, куда заключенного втискивают стоймя… герла — каменная дыра, ко дну которой приковывают цепями… Такие рассказы читаются, как описания гитлеровских концлагерей.

Рассказывая о чинимых в мире злодеяниях — в Африке и на Балканах, в Соединенных Штатах Америки и в Мексике, — Барбюс настойчиво говорит о том, что бесчеловечное, преступное начало постепенно становится привычным, воспринимается не как исключение, а как норма. Многие, слишком многие склонны забывать о прошлом и закрывать глаза на настоящее. «Говорить о войне? Но ведь это уже никому сейчас не интересно», — вот начало одного из рассказов. Так называемое общественное мнение не решается смотреть правде в глаза, оно готово примириться с обыкновенным фашизмом. А Барбюс не может примириться и убеждает своего читателя, требует, чтобы и он не мирился.

Писатель посвятил свою книгу «всем тем, чья кровь пролилась бесследно, всем изнывающим в темницах, всем уничтоженным, стертым с лица земли, — миллионам теней, которые для нас всегда останутся живыми». Слова, перекликающиеся с предсмертными мыслями Юлиуса Фучика — не забывать ни добрых, ни злых, помнить и собирать свидетельства о тех, кто «пал за себя и за вас».

Говоря об истязаниях, которым подвергаются революционеры, автор подчеркивает: самая страшная пытка — духовная. И героизм, который Барбюс прославляет, — духовный. Шесть лет закованный в цепи румынский адвокат Бужор (рассказ «Непокоренный») томится в одиночке. Одной молодой женщине удалось добиться с ним свидания.

«Он ничего не сказал о себе, он ничего не спросил о друзьях и близких. Он спросил о главном:

— Что же, в России большевики все еще у власти?

— Да! — крикнула она».

Сама манера письма, строгая, лаконичная, передает здесь сущность революционного подвига, величественного в своей простоте и безыскусственности. Героям Барбюса свойствен известный аскетизм, они прямолинейны, это люди одной мысли, одного чувства, одной всепоглощающей цели. Они несут огромный заряд внутренней энергии. Люди несгибаемой воли, герои «Правдивых повестей» самым естественным образом сочетают мысль с ее воплощением в действии, в борьбе. Это было новым завоеванием передовой французской литературы середины двадцатых годов по сравнению с литературой военных лет, когда герои, верно мыслящие и рассуждающие, останавливались, как зачарованные, на пороге революционного действия.

Поиски путей в революцию — одна из постоянных тем французской литературы между двумя мировыми войнами. Достаточно назвать «Очарованную душу» Ромена Роллана, заключительные части «Семьи Тибо» Роже Мартен дю Гара, «Базельские колокола» и «Богатые кварталы» Арагона. В «Правдивых повестях» Барбюс, как и в романах о войне, сосредоточил внимание на процессе роста революционного сознания. В рассказе о невежественном румынском крестьянине, который стал коммунистом, писателю важно раскрыть, «как, прозрел Ион Греча». На суде Греча заявил: «То, над чем я раньше не задумывался, я понял теперь, и пусть я прошел через страдания и пытки, я стал настоящим человеком». Таким же «настоящим человеком» является и борец за независимость Македонии Тодор Паница, герой рассказа «Лев». Зримо показав, «как на нашей земле всходят ростки коммунизма», Барбюс сделал в «Правдивых повестях» дальнейший шаг по пути реализма социалистического.

Новым в «Правдивых повестях» был и отобранный автором жизненный материал, и форма его подачи, манера изложения. Принцип документального повествования, характерный для романа «Огонь», получает здесь дальнейшее развитие. Писатель приводит одни подлинные факты, рассказывает то, что ему удалось почерпнуть из достоверных источников, называет точные даты, не меняет, как правило, имен действующих лиц.

В оригинале книга называется «Faits divers» («Происшествия»). В основу многих новелл и положены факты, печатающиеся под этой рубрикой в газетах. Воспроизводя газетные сообщения или показания надежных свидетелей, автор, по его словам, стремился «не менять ни формы (курсив мой. — Ф. Н.), ни содержания». Рассказы Барбюса не имеют ничего общего с плоским бытоописательством. Благодаря точному отбору документов, подчиняемому единому художественному замыслу, факт становится достоянием искусства. «Бесчисленное количество фактов, доказательств, свидетельств лавиной обрушивается на меня и вопиет, будто укоры совести, — читаем в новелле «Непокоренный». — Вот один из примеров, о котором мне хочется сегодня рассказать хотя бы кратко: речь пойдет об одном-единственном Человеке, об одном-единственном эпизоде». Так из десятков, сотен, тысяч отбирается один документ огромного жизненного содержания. Документальный образ отличается порой такой концентрацией бытия, что может показаться неправдоподобным. Но современная жизнь в крайних своих проявлениях превосходит подчас любой вымысел. То, что на первый взгляд представляется неправдоподобным, оказывается закономерным проявлением классовой борьбы во всей ее остроте и напряженности. «Исключительные факты»! — восклицает автор. — А не наоборот ли? Таких примеров можно было бы привести тысячи. И только тогда мы поняли бы, какое место занимают они в нашем социальном строе». Так исключительное становится формой раскрытия типического.