Огонь. Ясность. Правдивые повести - Страница 231

231

И вот однажды Билль Пью проглотил множество коктейлей самых разнообразных цветов — целую радугу, искрившуюся в бокалах. Он восседал лицом к двери на высоком табурете, навалившись локтями на стойку. Его пирамидальная морда подернулась сизо-багровыми тонами, опухшие пьяные глазки слезились, толстая шея цвета сырой говядины была куда шире лба, на макушке головы сиротливо ютилась плоская кепочка. Огромными боксерскими кулачищами (когда-то Билль выступал на ринге) он подпирал щеки; скулы и челюсти его выделялись резкими углами, как это изображают на своих полотнах художники-кубисты.

У меня была с собой газета, и я показал ему телеграфное сообщение из Америки, где говорилось о предстоящем судебном разбирательстве в городе Талса штата Оклахома громкого дела об убийстве индейцев. Я имел основания думать, что мистер Пью в какой-то мере причастен к этому делу.

И что ж, магическая сила алкоголя привела моего собеседника на путь душевных излияний, которые у подобных господ сводятся к жутким признаниям.

Когда я показал этому скоту газетную заметку, он весь просиял, осклабился, рот растянулся у него до мясистых ушей, и в раскрывшейся широкой пасти передо мной запестрела мозаика из желтых костяных клавишей и золотых брусочков.

— Чистая работа! — гаркнул он.

— А чья?

— Как это «чья»? Понятно — чья: больших тузов, самых важных воротил.

И он воздел кулак к потолку, видимо желая указать на высокое местопребывание этих таинственных всемогущих особ.

— Ну что ж, — заметил я, — а теперь они все-таки сядут на скамью подсудимых.

— Кто сядет? Они?! Скажете тоже… Да их и тронуть не посмеют.

Физиономия Билля Пью скривилась сложной гримасой, выражавшей презрение ко мне и глубокую почтительность перед «тузами».

— Безопасность гарантирована. Как им, так и мне, — добавил он.

И Билль Пью принялся разматывать запутанный клубок этой истории, нисколько не смущаясь соседством других посетителей таверны — китайца, негра и двух матросов, угрюмо смотревших на него в пьяном угаре.

— Индейцев-то укокошили из-за нефти.

— Из-за нефти?

— Ну да. Оклахома — большой штат, почти ровный прямоугольник в самой середине Штатов. Там немало всякого добра, а под землей, в недрах, как говорится, — нефть. Много нефти, и как раз в районе Талсы, — сказал Билль Пью, хлопнув широкой ладонью по газете, которую я принес.

— А индейцы тут при чем?

— Да вы же знаете — краснокожие у нас еще не совсем перевелись. Краснокожие… Какие они краснокожие?.. Это они сами себя так называют, а на самом-то деле они, можно сказать, шоколадного цвета. Да, у нас их было изрядное количество. Однако мало-помалу выперли их с хороших земель, вымели под метелку, загнали на камни, на пустоши и назвали эти места резервациями. А как придавила их американская цивилизация, они стали вымирать, — ну вот как, по слухам, вымирают киты и слоны. Дело пошло быстро, у нас уже появилась приятная уверенность, что скоро ни одного краснокожего не останется и мы от них избавимся. Поголовье сих двуногих животных уменьшалось и уменьшалось, а все оттого, что они пыжились, старались сохранить свой национальный уклад, этакий, знаете ли, вольнолюбивый дух и важность и держались благородными чудаками. Но представьте — они спохватились и тоже стали цивилизоваться: принялись говорить по-английски, носить шляпы, ходить в церковь и наживать деньги. С той поры вымирание у них остановилось, они даже как будто начали набираться сил; конечно, далеко им было до прежних удальцов героических времен, когда разные их племена алгонкины, ирокезы, сиу — держали в руках всю прерию и их воины без долгих рассуждений скальпировали наших смельчаков, забиравшихся к ним из Соединенных Штатов.

Ну, так вот, в Оклахоме тоже отведена резервация для этих полу-цивилизовавшихся дикарей. Но вы не думайте — им не так уж плохо жилось. За частоколами стойбищ у них там были охотничьи угодья со всяким зверьем и дичью; никто не мешал им дурить в своей глуши сколько угодно, убирать голову перьями, как их великие предки, плясать в хороводах меж кожаных вигвамов или меж лиственных шалашей, вокруг колдунов и ширококостных, лоснящихся от жира индианок, которые носят своих малышей за спиной, точно узлы с поклажей. И, знаете ли, среди этих дикарей попадались такие осанистые молодцы, что их величавой стати могли позавидовать и бледнолицые… Бледнолицыми индейцы называют всех янки и вообще европейцев, хотя ведь не все же мы бледные, — вот у меня, например, скорее красноватая расцветка, — очень кстати заметил Билль, ибо как раз в эту минуту я подумал то же самое, поглядев на его багровую рожу.

— Оклахомские индейцы жили спокойно, — повел он дальше свой рассказ, — да скоро пришел конец их раздолью. Нашлась на них управа. И знаете — кто? Я. Как раз в это самое время кончился срок моего невольного отдыха, которым меня наградили господа судьи штата Огайо после публичного и довольно долго тянувшегося обсуждения, — о нем в свое время немало шумели в газетах. Я стал опять свободным гражданином, но мне пришлось переменить профессию, и я выбрал себе новую специальность — разведку нефтяных месторождений. У меня оказались выдающиеся способности к этому делу, а во все его тайны меня посвятил старик Вилли Шарп незадолго до своей смерти. (Говорили, будто я убил его, но доказать это никому не удалось.)

Как хороший разведчик я пронюхал, что за рекой Канейдион, как раз в районе Талсы, будет пожива. И действительно, там мы обнаружили признаки нефти. Говорю «мы», потому что нас туда явилось, к сожалению, несколько человек, все были вооружены до зубов, и не очень-то доверяли своим сотоварищам — смотрели, как говорится, в оба и держались начеку.

231